Древо скорбных рук - Страница 8

Как бы там ни было, но в конце концов Мопса с Джеймсом на руках расположилась на заднем сиденье машины. Ночь была ясная, но безлунная. По дороге Бенет вдруг вспомнила, что сегодня как раз празднуется День всех святых, Хеллоуин.

Она внесла закутанного в большое шерстяное одеяло Джеймса в просторный сводчатый вестибюль готического здания больницы, и оттуда их направили вверх на лифте в приемное отделение.

Не очень знакомая с больницами — она попадала туда лишь однажды, когда рожала Джеймса, — Бенет представляла себе больничную палату как протяженное пространство, уставленное вплотную кроватями в два ряда.

Но клиника Эдгара Стэмфорда состояла из маленьких комнаток с широким коридором в центре. Здание, как она слышала, служило в старину работным домом, где жили и трудились отторгнутые обществом бедняки, но после случившихся там пожаров его неоднократно перестраивали и наконец отдали под детскую больницу. О девятнадцатом веке напоминали лишь окошки с разделенными на маленькие квадраты стеклами и стрельчатыми арками.

В палате, предназначенной Джеймсу, его ожидал натянутый над кроваткой шатер, куда накачивался пар. Нянечка назвала это устройство ингаляторной палаткой. Малыш пробыл там около десяти минут, вначале протестуя, потом лежа спокойно, сжав в пальчиках руку матери, когда появился врач, чтобы его осмотреть. В дверях он предварительно снял с себя медицинский халат и аккуратно сложил на столике медсестры.

— У детишек обычно проявляется фобия к белым халатам. Приходится так поступать. Вообще-то я и сам не очень люблю щеголять в белом. Могут принять за мясника. — Он добродушно улыбнулся и представился. — Иэн Рейборн. Я регистрирую поступающих больных и ставлю предварительный диагноз.

Бенет обратила внимание на койку рядом с кроваткой Джеймса. Она была аккуратно застелена — простыни, одеяла, подушка.

— Можно мне остаться здесь с ним?

— Разумеется, если хотите. Для этого и приготовлена кровать. Туалет и ванна за соседней дверью. Мы как раз поощряем присутствие родителей. И гордимся заведенным у нас порядком — не то что в былые времена. Все меняется к лучшему.

— Я с удовольствием воспользуюсь вашими новыми правилами.

Забытая на время, Мопса выглядела потерянной и жалкой.

— А как же я? — робко подала она голос.

— Все на ваше усмотрение, как вы решите, — сказал доктор Рейборн. — А пока я вас ненадолго покидаю. Я думаю, что теперь в палатке Джеймсу станет легче.

Но пальчики Джеймса так и не разжимались. Бенет по-прежнему была встревожена.

— Ты можешь вернуться домой на такси, мама. Я спущусь с тобой и вызову тебе машину. Тебе не о чем беспокоиться. Тебя доставят домой в полном порядке.

Лицо Мопсы побелело, словно его макнули в известь. Казалось, она поддалась необъяснимому страху.

Палата была освещена очень слабо, единственная тусклая лампочка горела над умывальником, но и в этом сумраке от Бенет не укрылось, что глаза Мопсы остекленели. Впервые после ее приезда она заметила у матери такой взгляд, который предвещал любые неприятные неожиданности.

— Лучше я останусь здесь. В самолете и то было плохо… потому что там не было никого из знакомых… Меня нельзя оставлять в одиночестве в незнакомом пустом доме.

— Всего на одну ночь…

— Почему ты должна оставаться с ним? Он спит. Он не знает, здесь ли ты или тебя нет рядом. Родители никогда не дежурят в больнице возле своих детей. Я про такое впервые слышу. Персонал не имеет права допускать такие вольности.

— Слышала, что сказал доктор? Правила меняются.

— Да, но к худшему. Твой отец никогда не позволил бы мне лететь сюда, если бы знал, что ты бросишь меня на произвол судьбы, Бриджит. Я заболею опять, если ты оставишь меня одну.

Бенет осторожно высвободила палец из цепкой хватки Джеймса. Он не пошевелился. Неприязнь к матери переполняла ее, она уже почти ненавидела ее. Когда Мопса рассуждала подобным образом — причем весьма рационально — хоть и выказывая при этом все признаки крайнего эгоизма, у Бенет возникало чувство, что все ее сумасшествие — игра, затеянная с целью привлечь к себе внимание окружающих. Конечно, такое заключение ошибочно. Невозможно притворяться сумасшедшей, имитировать душевную болезнь на протяжении долгих лет и с такой изобретательностью.

«Ты не должна поддаваться ненависти. Ты должна жалеть ее», — внушала себе Бенет.

— Мама! Ты будешь в полной безопасности. На окнах крепкие ставни, дом надежно запирается. На каждом этаже телефонный аппарат. И район наш совсем не хулиганский.

— Я не уйду отсюда без тебя, Бриджит. Ты не заставишь меня. Я могу спать на стуле. Я могу спать на полу.

— Тебе этого не позволят. Оставаться разрешают только родителям. Слушай, давай поступим так… Я отвезу тебя домой, потом вернусь сюда, а рано утром опять буду дома.

— Рано утром мне надо быть в клинике, чтобы проходить тесты.

Лицо Мопсы превратилось в каменную маску. Ничего, кроме непробиваемого упрямства, не выражал ее взгляд. Она уже не смотрела на дочь умоляюще, а отвела глаза в сторону, и тут Бенет показалось, что мать сделала это, чтобы скрыть нарастающую в ней злобу.

Бенет поглядела на спящего Джеймса. Испаритель непрерывно накачивал в прозрачную палатку пар. Она встала, взяла со спинки кровати свое пальто.

У нее создалось впечатление, что дежурная сестра крайне удивилась, услышав от Бенет, что та не намерена оставаться с ребенком на ночь. Более того, у медсестры во взгляде мелькнуло нечто вроде осуждения. Зато Мопса, проведшая достаточно долгие периоды своей жизни в различных клиниках, откровенно обрадовалась тому, что они покидают не лучшим образом действующее на ее нервы помещение. Она бодро зашагала к лифту.